Вводное слово Наталии Колесниковой
Жизнь и творчество русского художника Василия Николаевича Чекрыгина (1897—1922) — неотъемлемая часть истории нашего общества. Вопрос о судьбе его наследия для меня — вопрос долга и чести.
В двадцать пять лет художник Чекрыгин трагически погиб. Осталась обожавшая его вдова Вера, годовалая дочь Нина, моя мать, и уникальное художественное наследие. Творчество моего деда, его философское кредо никак не укладывались в четко установленные рамки «соцреализма». Художник Чекрыгин не работал по приказу и указаниям сверху, в результате чего был объявлен религиозным мистиком и загнан реалистической критикой на самое дно общественной памяти.
В течение семидесяти лет семья художника бережно и с любовью хранила произведения и архивы В. Н. Чекрыгина. Мы жили в коммунальной квартире в труднейших условиях с верой в то, что творчество Василия Николаевича Чекрыгина станет всемирно известным, будет признано, и имя художника займет достойное место в искусстве.
После хрущевской оттепели запрет на художника стал не таким категоричным, было организовано три его выставки: две в доме-музее В. Маяковского и одна в Государственном Музее Изобразительных Искусств им. А. С. Пушкина (ГМИИ) в 1970 году, почти сразу же после отказа Государственной Третьяковской Галереи (ГТГ) организовать выставку В. Н. Чекрыгина. О нем заговорили, о его творчестве появились статьи, но, все же, он продолжал оставаться persona non grata, его имя было, по-прежнему, окружено мистической тайной. В то время вышла в свет книга писателя Евгения Богата, в которой есть очень хорошее и доброе эссе о творчестве художника В. Чекрыгина и его трагически оборвавшейся жизни.
Ю. А. Молок, искусствовед и пропагандист творчества художника, однажды сказал мне с грустью такие слова: «Наследие Чекрыгина ждет та же судьба, что и наследие Рембрандта. Внучка Рембрандта вышла замуж на Филиппинах, и его работы провалялись 200 лет на чужих чердаках, а Вы вышли замуж на Кубе, так что будет такая же история. Ведь никому ничего не интересно по-настоящему». Милый, талантливый Юрий Александрович оказался почти прав. Я же — поклялась самой себе, что с наследием моего деда не произойдет того, что произошло с наследием Рембрандта.
После смерти моей матери Нины Васильевны Чекрыгиной в 1981 году я передала — через Министерство культуры СССР — 300 графических работ художника и 8 картин, написанных маслом, — для Пермской государственной художественной галереи, Русского музея, ГМИИ и Каракалпакского Государственного Музея. Дар был мгновенно принят. Мне ответили патетическим письмом, с гарантиями выполнения всех моих условий, заверениями в передаче картин в указанные мной музеи и обещаниями организаций больших ретроспективных выставок художника в 1983 году. Устно я попросила Министерство культуры СССР о любезности в помощи восстановления московской прописки, которой меня лишили, когда я уехала в Гавану по временной визе к мужу. Без нее (прописки) я не могла унаследовать маленькую кооперативную квартиру, купленную моей матерью незадолго до ее смерти.
Сразу же после получения дара Министерство культуры нарушило абсолютно все условия нашего договора. В прописке мне отказали — я потеряла квартиру и возможность вернуться на Родину. До музеев картины так и не дошли. Не было и нет до сих пор обещанной большой ретроспективной выставки. Дар попал в ГТГ, место, где я не желала и не желаю его видеть, и пролежал там — скрытый от всех — 25 лет! Часть переданных мною работ исчезла. Полагая, что новая государственная система внесла изменения в стиль работы российских учреждений, я, узнав об обмане, обратилась в Министерство культуры РФ с требованием вернуть мне картины. Как даритель я имею право радикально потребовать мой дар назад в силу невыполнения оговоренных условий его принятия. Однако, Министерство культуры РФ, Агентство по культуре и кинематографии и ГТГ не посчитали нужным удостоить меня ответа. Помимо безвозмездной передачи картин, часть работ художника, 224 графических листа, в том же 1981 году была приобретена у меня Министерством культуры СССР. И я бы хотела знать, в какие именно музеи страны поступили проданные мной работы, так как в российских музеях, согласно той информации, которую я получила, их на редкость мало.
Я обещала музеям вернуть им картины. И делаю все, чтобы сдержать данное мной слово. Но нынешние руководители Министерства культуры и Агентства по культуре считают вопрос о даре строго засекреченным, запрещенным. «Тема закрыта» и руководители музеев не осмеливаются ни слова сказать в защиту своих прав на переданные для них картины из опасений испортить отношения с высокими чинами.
Мне же дают понять, что я вмешиваюсь во внутренние вопросы работы ГТГ, что мои просьбы и требования проверки состояния дара и изъятия его из хранилищ ГТГ — незаконны. Не знаю, что подразумевается под «внутренними вопросами хранения» коллекции, фактически очевидно, что ГТГ много лет скрывает в своих запасниках подаренные стране и народу коллекцию картин, вернее, уже ее остатки.
Люди, занимающиеся искусством, как музейные работники, так и частные коллекционеры, никогда не скрывают от общества свои собрания, они публикуют монографии и делают выставки. Естественно, что это происходит тогда, когда предмет искусства приобретен легально. Возникают вопросы: почему мой дар был скрыт Министерством культуры и ГТГ от людей в течение долгих лет, и по какой причине эта несправедливость не устранена до сих пор?
Я требую полной прозрачности в вопросе о наследии моего деда, В. Н. Чекрыгина. Ниже приводятся материалы и письма, документально освещающие историю судьбы наследия В. Н. Чекрыгина, а также и судьбы его семьи, попавшей под произвол обмана и лишенной своих гражданских прав.
Наталия Колесникова, внучка В. Н. Чекрыгина
г. Гавана, март 2006 года.