Надпись на табличке, прикреплённой к скамейке на смотровой площадке над городом Гамельн (Германия, земля Нижняя Саксония): «Эта скамейка установлена в память о сержанте Пауле М. Фоксе, убитом при выполнении боевого задания в провинции Гильменд в Афганистане 26 февраля 2010 года. От братьев по оружию».
На дальнем плане этого снимка высятся дома Нового Арбата. Даже виден небольшой купол, о котором поэт написал: «нездешняя белая птица уронила на крышу яйцо» (тогда вместо купола был шар).
Новый Арбат притягивал издали.
Там, в огромном кинотеатре «Октябрь» на одном из московских кинофестивалей я увидел «Коянискацци» Годфри Реджио и открыл для себя иное кино. Там в «Салоне красоты» советских людей делали красивыми, а в фотомагазине «Юпитер» можно было купить фотоплёнку ORWO из Восточной Германии. Там у дверей магазина «Мелодия» можно было «с рук» купить Jesus Crist Superstar.
Где-то там, за многоэтажьем «стекла и бетона» притаился знаменитый «дом Мельникова», который тоже явился однажды — как открытие.
В 1982-м умер Брежнев, и я с сокурсниками шёл по Новому Арбату и всматривался в лица: мы понимали, что переживаем такие же «исторические дни», какие пережили наши родители в момент смерти Сталина. Но вокруг не было горя и траура. Царило ощущение, которое я много позднее нашёл выраженным в фильме «Лангольеры» по Стивену Кингу: воздух словно вибрировал от приближающихся звуков наступающего времени.
Когда на Новом Арбате открылся ирландский паб, я узнал, что одни из самых правильных вкусовых ощущений на земле дают «Kilkenny» и «Guinness». Однажды за соседним столом я увидел иностранца и что-то сказал ему. Он приветливо ответил. Разговорились. Потом, уходя, он подарил мне недочитанную книжку Henry Miller on Writing и надписал: «С благодарностью за интересный разговор». До этого мне никто никогда не говорил спасибо за разговор.
На этом снимке нет признаков времени. Но описанные мною эпизоды — происходили именно рядом с этими домами. И сейчас, вероятно, какое-то иное время умирает здесь и новое — приближается.
Фото: Александр Нерославский.
Опубликовано в книге: МОЯМО. Mein Moskau My Moscow МОЯ МОСКВА 1987—2009
В 1969 году мне было 12. Несколько недель летом мы жили на даче в подмосковной Салтыковке. Там у нас был телевизор. От взрослых я слышал, что американцы снова полетели к Луне. Но теперь — запланирован выход на её поверхность. Почему-то запомнилось, что посадка будет примерно в полночь по московскому времени. Я обрадовался: почти как встреча Нового года.
В тот день я подождал, пока все улягутся и включил телевизор. Передачи уже закончились, на экране было лишь мерцание и черная рябь. И еще характерное шипения пустого эфира. Это сейчас телек крутят круглосуточно, а тогда — в 11 вечера всё заканчивалось. Кстати, то, что взрослые пошли спать, меня не удивило: с точки зрения подростка, взрослые вообще странные люди.
Я всматривался в пустой экран, и, воображение уже начинало рисовать — сквозь мерцание телевизора — какие-то зыбкие очертания лунной поверхности. А шипяший звук пустого эфира всё больше, как казалось, походил на характерные «космонавтские» звуки, подобные битловским переговорам в желтой подводной лодке: Action stations! Action stations! Captain! Captain!
Я терпеливо ждал, пока антенны и передатчики, как я был уверен, настроятся, и изображение и звук станут — пусть далекими и с помехами — но явно различимыми... Но посадку на Луну мне так и не показали. А ведь в школе я с энтузиазмом пел: «обещают космонавты и мечтатели, что на Марсе будут яблони цвести» и «мы рождены, чтоб сказку сделать былью!» Для меня слово «мы» означало: люди, все люди, земляне. Мне тогда в голову не приходило, что «мы» — это сказано только про советских людей. А все остальные — это «они».
Прошли десятилетия, мир давно оттаял от холодной войны, потеплел. И, я думаю, произошло это не по воле каких-то правителей, а в большой мере потому, что появились средства коммуникации, которые преодолели любое разделение, любые запреты и даже пропаганду сделали бессмысленной. Ведь холодная война, обособленность, закрытость — это от бессилия, бескультурья и, соответственно, бедности и — что главное для меня, мальчишки из 1969-го года — от нелюбви к своим детям, которые мечтают об открытом мире и об открытии новых миров.
Но вот недавно одна русская студентка сказала мне, что не любит американцев, потому что они, по её словам, слишком много о себе возомнили. И я подумал: уж не вернулось ли то давнее противопоставление: «мы» и «они»? Если так, то остаётся всё же надежда, что свобода информации растопит эту неприязнь. Ведь — спасибо Интернету! — нынешних подростков уже трудно будет лишить возможности увидеть в недалёком будущем посадку космонавтов на Марс. А значит, мы, люди, все люди — вместе.
На фото: Первые земляне на Луне. Репродукция из газеты International Herald Tribune, вышедшей в Париже во вторник 22 июля 1969 года.
Владимир Ашкенази — выдающийся пианист, выдающийся дирижёр, автор разнообразных музыкальных проектов. Он выпускник Московской консерватории. Впервые стал лауреатом в 18 лет на конкурсе в Варшаве. В 1962 году был удостоен первой премии на конкурсе имени Чайковского. С 1963 года живёт за границей — в Англии, Швейцарии. Дирижировал лучшими симфоническими оркестрами Европы и Америки. С января 1998 года — главный дирижёр Чешского филармонического оркестра.
Разговор с Ашкенази был лёгким и приятным. А на следующий день мы записали — с разрешения Владимира Давыдовича и дирекции Чешского филармонического оркестра, репетицию малеровской «Песни о Земле». Условием было — не воспроизводить нигде полную запись репетиции. Фрагменты же её — несколько минут — вскоре прошли в эфире Радио Свобода, как и основная часть нашей беседы — в программе Игоря Померанцева «Поверх барьеров. Владимир Ашкенази: Монологи, музыка, репетиция».
Интервью с Владимиром Ашкенази читать здесь.