Текст статьи приводится по оригиналу, опубликованному в журнале «Шпиль» № 10 в декабре 2005 г.
В 1979 году в залах галереи я познакомилась с московским искусствоведом Эмилией Фрэнк. Она специально приехала в Пермь, чтобы посмотреть картину замечательного художника Василия Чекрыгина «Три фигуры», поступившую а наше собрание из Свердловской картинной галереи в 1935 году. Картина была в экспозиции. Мы разговорились, и Эмилия Михайловна предложила познакомить меня с дочерью Василия Николаевича Чекрыгина, Ниной Васильевной, которая жила в Москве. Свидание состоялось. Нина Васильевна — наследница мировой коллекции (как она себя называла, и это не было преувеличением) — жила в коммунальной квартире, Боже мой! Я вошла в маленькую комнату... Запомнились только многочисленные папки с произведениями мастера. Они лежали на шкафу, над которым висел «Автопортрет» художника. На стене — знаменитый теперь рисунок «Конь» (Революция), исполненный графитным карандашом в 1920 году. Заметив, что я довольно долго стою у этой работы. Нина Васильевна сказала:
— Когда сюда вошел Евгений Семенович Левитин (1), то он, взглянув на этот рисунок, воскликнул: «Откуда у вас такой Рембрандт?».
— Да, рисунок выполнен с необычайной экспрессией, я бы даже сказала, со страстью. Не помню, сколько рисунков тогда было просмотрено, около полутора тысяч!... Прекрасные головы в технике бархатистого прессованного угля: головы воина, раба, философа, композиции из цикла «Голод в Поволжье», композиции на темы «Восстания», «Переселения людей в космос», «Воскресения», композиции с небесными светилами, ангелами... И все так вдохновенно, драматично, красиво! Мне кажется, что именно об этих произведениях отозвался Левитин:
«Прекрасные гиганты, мудрые философы, трепетные девушки и слабые дети — вот персонажи этих листов. Погруженные во мрак космической ночи или в мерцающую прозрачность солнечных лучей, они словно бы растворяют свое индивидуальное начало в глубоком ощущении общности судьбы».
Почему появились в творчестве художника такие сюжеты? Он мечтал создать фреску «Собор воскрешающего музея» — так назывался его философско-эстетический трактат.
Незадолго до смерти Чекрыгин познакомился с книгой русского философа конца XIX века Николая Федорова «Философия общего дела». Существующее положение вещей в мире характеризовалось Федоровым как «отживающая форма вселенной, в коей всякое последующее поколение поглощает предыдущее, чтобы бьть поглощенным в свою очередь, и где жизнь, вследствие изолированности трудов, не может проявляться иначе, как сменою поколений»…
Вся эта «природы вековечная давильня» (Николай Заболоцкий) может измениться, если возникнет сознание, острое ощущение неповторимости любой личности, глубокого страдания от утрат... Почему умирающее не оживает?
«Человек, с одной стороны — царь мира, с другой — жертва любого микроба» (2).
Тема научного воскрешения людей в будущем возникала в поэзии Ильи Сильвинского, Владимира Маяковского. Маяковский, кстати, узнал об учении Федорова через Василия Чекрыгина. Художника вдохновляли Идеи Федорова, но к своему «Воскресению» он пришел до Федорова, пришел сам...
Следуя за философом, Чекрыгин написал свой трактат. Трактат этот Нина Васильевна мне не показала, возможно, боялась: она сказала, что может подарить только каталог выставки рисунков Василия Николаевича, которая прошла в Музее изобразительных Искусств, а вот сборник «Советское искусствознание» 1977 года не может передать даже в нашу библиотеку; «он пошел под нож». Кому-то показалось, что в письмах Чекрыгина к известному искусствоведу Николаю Пунину (письма опубликованы во вторим выпуске названного сборника) содержатся религиозные идеи. Был донос, и тираж уничтожили.
Биография Василия Чекрыгина (1897—1922) необычайна. На тринадцатом году он поступил в иконописную школу при Киево-Печерской Лавре — для этого нужно было подать заявление и получить разрешение самого митрополита! В 14 лет его приняли в Училище живописи, ваяния и зодчества (Москва). Феноменальные способности юного художника заметили сразу. Он написал несколько «Зимок с лошадками» и получил за них 10 первых категорий сряду! Такого еще в училище не случалось. Одна из тех картин — «Весна. Серенький денек» — есть в собрании нашей галереи. Этот факт знаменателен: многие картины 1911—1914 годов не сохранились.
Хочу привести некоторые отзывы о художнике его современников:
— С ним всегда что-то случалось, но жизни он не боялся.
— От природы чрезвычайно впечатлительный, он с особенной чуткостью отзывался на все окружающее.
— Он совершенно не умел «приспосабливаться» к жизни, презирал всякого рода окольные пути и «устройства».
Чекрыгин о себе:
— Я не гений, но гениален. Сил у меня много… В мыслях я довел себя до многого, что сказать сейчас неудобно, потому что время мое не прошло, но оно близится, конечно, все это пахнет очень не мелким, а огромным и значительным для России.
Конечно, все полно значения в мире для художника, но, утверждаю, для меня лицо человека как материал живописный — значительней яблока. Современная живопись утверждает, что все одинаково. В этом мое расхождение с современными живописцами.
Еще в 1914 году, когда в Обществе любителей художеств была устроена очередная выставка группы «№ 4», Михаил Ларионов (известный художник) пригласил участвовать в ней и Чекрыгина. Ларионов любил Чекрыгина и называл «прозорливцем», Чекрыгину было тогда 17 лет. Его прозорливость подтвердилась жизнью. Дочь Чекрыгина вспоминала:
— Отец дружил с Маяковским. Он оформил книжку поэта «Я» — всего 300 экземпляров. И вот как-то, когда они сидели вдвоем на Воробьевых горах, отец, посмотрев ладонь Маяковского, сказал; «Володька, ведь ты самоубийца»...
У самого Василия Чекрыгина было острое Предчувствие ранней смерти. В письме к сестре Вере он писал: «Пути своего я не знаю, но предчувствую, и он, как дорога ночью, стоит у меня перед глазами и конец — моя насильственная смерть» (3).
Так и произошло. Василий Николаевич с семьей ехали на поезде в Подмосковье. Почему-то поссорились, и Чекрыгин, вспылив, вышел из вагона и пошел по шпалам пешком. Перейдя на соседний путь от встречного локомотива, он не услышал грохот поезда сзади: того поезда, в котором ехала его семья, По рассказу Нины Васильевны, ее мама почувствовала беду. Она говорила потом, что «отец погиб на том месте, где некоторое время тому назад нашел на путях крест».
При жизни художника случалось, что его работы падали со стен на выставке, ранились, намокали, потом реставрировались им, и неизменно производили большое впечатление на современных ему художников, зрителей.
Чекрыгин фактически возглавлял объединение «Маковец» (организованное в декабре 1921 года) — союз художников и поэтов. Маковец — это холм, на котором стоит Троице-Сергиева Лавра. На первой выставке объединения в 1922 году была представлена 201 работа Чекрыгина. Выставка называлась «Искусство — жизнь». В первом номере «Маковца» известный искусствовед и богослов Павел Флоренский опубликовал свою статью о храмовом синтезе искусства — материал очень близкий по духу Чекрыгину, во втором номере появилась статья самого Чекрыгина и... посвященный ему некролог.
В период строительства коммунизма на Чекрыгина повесили ярлык религиозного мистика. Внучка художника Наталья Колесникова рассказывала: «Во времена Хрущева началась некоторая оттепель в нашей многострадальной культуре... Очень своеобразная, но все-таки оттепель. Николай Харджиев — известный исследователь истории литературы и искусства — сумел тогда договориться в доме-музее Маяковского (1964 г.) о небольшой выставке графики Чекрыгина... Под знаменем того, что Василий Николаевич был первым оформителем поэмы Маяковского «Я»… Но в день открытия выставки появилась некая дама, я не помню откуда — из райкома или обкома, и приказала выставку закрыть... Эта выставка была замечена и, в известном смысле, сломила стену молчания вокруг дела... В 1969 году выставку Чекрыгина организовал в графическом кабинете Музея изобразительных искусств имени Пушкина Евгений Семенович Левитин». У Нины Васильевны Чекрыгиной мне позволено была отобрать из папки с надписью «Не продавать» 11 рисунков художника. Те рисунки, конечно, были приобретены. Они участвовали на выставках в галерее: «Новые поступления» (1987), «Пермь и футуристы» (1991), «Галерее-70» (1992).
Василий Чекрыгин в своей статье «О Соборе воскрешающего музея» писал: «Цель воскрешающего музея — органа муз — есть действительный хоровод, подлинный солнцевод (движение посолонь), имея силу овладенья движением небесных тел и земли, возвратить жизнь умершим... Смысл его в том, что он — проект вселенной, в которой оживлено все то, что в действительности умерщвлено, и где все оживленное стало сознанием и управлением существа, бывшего слепым...» Рисунки Чекрыгина — это эскизы будущих фресок его Собора. Они многоярусны. «В каком-то нижнем ярусе, — рассказывает Светлана Семенова, критик, литературовед, — должны были быть сюжеты «На кладбище», «Скорби людей»... Выше — «Собор восстающих к новой жизни людей»... И вот художник изображает Воскресение... — это новое рождение, еще не до конца осознанное людьми. Мать обнимает свое воскрешенное дитя. Какая-то женщина смотрит вдаль, словно ищет в космической бездне своего близкого, дорогого и любимого... В следующих ярусах — просветление этих фигур, которые как будто поднимаются к новой своей судьбе… Дальше, как писал философ Николай Федоров, они начинают исследовать мир, новое коперниковское искусство творит жизнь...» На эскизах фресок прекрасные образы... Но, предугадывая Судьбу своих работ, Чекрыгин говорил: «...я рисую нечто целостное, а потом эти эскизы разбредутся, что-то потеряется, и мой замысел не будет полон». Организовать выставку работ этого замечательного художника, прожившего всего 25 лет, — своеобразный акт воскрешения.
Галерея ведет переписку с Натальей Борисовной Колесниковой, внучкой Чекрыгина. В 1981 году она стала наследницей коллекции художника. Живет на Кубе, так как вышла замуж за кубинского гражданина. Когда Наталья Борисовна уехала к мужу в Гавану по временной визе, ее лишили московской прописки и сейчас ей некуда вернуться. В 1982 году она решилась передать в дар музеям 300 графических работ и 8 картин своего деда, исполненных в масле. В дарственном заявлении были указаны конкретные музеи: Музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, Пермская художественная галерея, Государственный Русский музей и Художественный музей Каракалпакии. Дар передан через Министерство культуры СССР, Наталья Борисовна получила благодарственное письмо за подписью заместителя министра культуры, который подтвердил все условия дарителя: немедленная организация большой ретроспективной выставки Василия Николаевича Чекрыгина в Русском музее и в Музее изобразительных искусств и затем передача всех работ указанным дарителем музеям.
В 2004 году Наталья Колесникова начала писать книгу о своей семье и на запросы в музеи получила ответы, что в ГМИИ в 1982 году поступили 8 рисунков Чекрыгина и они немедленно сделали выставку этих произведений. Но о том, что это дар, никто в музее не знал. «Единственное, что там стояло: «без цены». В Нукусе в галерею поступило 50 работ «без цены», о даре тоже никто и ничего не знал. Пермская художественная галерея работ Чекрыгина вообще не получала. От заместителя директора по хранению Государственной Третьяковской галереи Лидии Ивановны Ромашковой даритель узнала, что по приказу министерства к ним поступили 226 единиц из дара Колесниковой: 218 графических работ и все 8 масел. В итоге были нарушены условия дара.
В данное время Наталья Борисовна Колесникова хочет вернуть коллекцию, чтобы потом приступить к двусторонней и нотариальной передаче дара каждому из обозначенных в документе музеев.
Печально, но драматическая судьба художника имеет свое «продолжение» и в начале XXI века... А я не перестаю надеяться, что однажды все-таки соберется большая выставка произведений Василия Николаевича Чекрыгина. Его «Собор воскрешающего музея», которому будет уютно, хотя бы временно, в стенах Пермской художественной галереи.
1 известный искусствовед, заведующий отделом графики Музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина
2 Семенова С. Г. — Николай Федорович Федоров. Жизнь и учение. Прометей, № 11, 1977 г.
3 текст приводится в «Воспоминаниях» Л. Ф. Жегина
